Захаров Павел Фролович

 26.04.1922 — 01.07.1971

В 20 км от г. Армавира, Краснодарского края, на хуторе Каспаровском 26 апреля 1922 года в крестьянской семье Захаровых родился двенадцатый ребенок. Его назвали Павлом. Отец его, Фрол Афанасьевич, и мать, Софья Емельяновна, горели тогда первой любовью к Господу. Они были выходцами из православия. Фрол Афанасьевич, побывав на собрании христиан-баптистов в г. Армавире, обратился к Господу летом 1921 года, а его жена уверовала на полгода позднее, на празднике рождества Христова. И, несмотря на зимнюю стужу и беременность, она пожелала сразу же принять водное крещение. «Я не могу больше жить в разной вере с мужем,— говорила она,— и не хочу остаться здесь, на земле, когда придет Иисус». Прорубив прорубь в реке, армавирские братья преподали ей крещение.

Павлик был первым ребенком после их уверования. Затем Господь послал им еще двоих детей. Впоследствии семья состояла из шестерых детей (остальные умерли в раннем детстве).

Кроме семьи Фрола Афанасьевича на хуторе жили еще три его брата семьями. Младшие братья, Кузьма и Григорий, и их семьи тоже стали христианами. И тогда на хуторе образовалась община. В доме Фрола Афанасьевича второй этаж был отведен для молитвенных собраний. Из верующей молодежи организовался хор. Приобрели фисгармонию. Григорий Афанасьевич играл на скрипке. «Все это составляло чудную гармонию во славу Божью»,— писал Павел Фролович в своей биографии.

Павел Фролович справедливо назвал свое детство счастливым, потому что оно сопровождалось христианским воспитанием. Но безмятежное детство длилось недолго. В 1929 году Павлик пошел в школу. В это время обстановка резко изменилась. Евангельских христиан-баптистов стали преследовать,  и народ боялся общаться с верующими.

Глубокой осенью арестовали Фрола Афанасьевича за то, что «он молился и не прекращал проводить в своем доме собрания». Софью Емельяновну власти предупредили о возможной высылке ее с детьми за религиозную деятельность мужа. Но через месяц отца освободили, и он переехал с семьей на хутор Южные сады близ Майкопа.

Всей семьей они посещали молитвенные собрания, но массовые гонения на христиан, начавшиеся с мая 1929 года, настигли семью Захаровых и там. В начале 1931 года Фрол Афанасьевич вновь был арестован, а жену с четырьмя младшими детьми «в чем были» отправили на ссылку. Этап ссыльных семей формировался в здании городской мельницы. Туда же доставили и арестованных ранее отцов семейств. В ожидании отправки Фрол Афанасьевич читал ссыльным Священное Писание, пел со своей семьей и молился. Число ссыльных увеличивалось с каждым днем.

Однажды, когда Фрол Афанасьевич читал Слово Божье, сквозь толпу пробрался человек и спросил: «Кто здесь Захаров?»
—        Простите меня,— сказал он со слезами. — Вас ведь мало кто знал, но я на сельской сходке настоял: его, мол, надо выслать за то, что много молится. А теперь я и сам здесь...
Ссыльные закричали:
—        Побить его! Дозволь, Фрол Афанасьевич, мы с ним расправимся!
—        Не троньте его,— спокойно сказал Захаров,— он и так наказан за свой грех. — А плачущего успокоил, сказав:
—        Я и моя семья прощаем тебя.

И, склонившись на колени, Захаровы помолились Господу об этом человеке. Он работал фельдшером и позднее, в тяжелые годы ссылки и голода, оказывал часто материальную помощь семье Захаровых, говоря: «Я обязан вашу семью поддерживать, ибо вы страдаете из-за меня».

Из Майкопа ссыльных отправили в село Дарбетовка Ставропольского края, а спустя полгода — на Урал, в село Тренихино Верхнетурского района. Жили они в бараках далеко в тайге. Местное население относилось к ссыльным враждебно. Суровый северный климат окончательно подорвал здоровье Фрола Афанасьевича, и зимой 1932 года он тяжело заболел.

В 1933 году в индустриальных центрах потребовались рабочие руки, и партию ссыльных, где была семья Захаровых, переселили в Нижний Тагил. С большим трудом они разыскали там две христианские семьи: Савиных и Шкобора. Позднее из числа ссыльных нашлись и другие верующие семьи.

Семья испытывала большую нужду, и во время летних каникул Павлик пас стадо коз. Эта работа была ему хорошей школой для будущего служения в церкви. Отец подарил Павлику скрипку, и будущий регент с большой любовью один в поле постигал красоты музыки.

По окончании школы-семилетки в 1936 г. 14-летним подростком Павел поступил на работу на Уральский вагонный завод. К этому времени с отцом в ссылке остались Павел и Тимофей. Старшая дочь, Нина, получила разрешение выехать на Кубань, младшая, Шурочка, умерла в ссылке.

Как и во время свободы, родители Захаровы уделяли много времени христианскому воспитанию детей, заботливо оберегая их от растления мира.

Несмотря на сильные гонения, дети Божьи в Н. Тагиле старались не прекращать общений. Собрания часто проходили в квартире Захаровых, а летом — в лесу.

Юный Павел Захаров любил христианское пение, музыку углублялся в чтение Евангелия и часто беседовал с проповедниками о прочитанном. В июле 1940 года он, первый из числа молодежи, обратился к Господу и пережил духовное возрождение. Он писал:

«Дух Святой наполнил радостью мое сердце, я жаждал всем рассказать о Боге, особенно своим сверстникам из верующих семей, чтобы передать им свою радость в Господе. Я желал иметь юных друзей во Христе и вместе с церковью молился об этом Отцу Небесному, и Он услышал нас. Многие дети верующих обратились к Господу».

30 августа 1940 г. рано утром Павлу преподали водное крещение. Он был очень рад, став членом Церкви Христовой.

24 февраля 1945 года, ранним утром, в квартиру Захаровых пришли чекисты с обыском; взяли фотографию верующей молодежи, тетрадь со стихами Павла, а его арестовали. При расставании ему разрешили помолиться. Искренние молитвы тяжело больного отца и матери были трогательными и проникновенными.

Павел Фролович вспоминал:

«Следствие велось в Свердловске, во внутренней тюрьме. Строгость была большая. Обвинялся я, как и многие верующие, в антисоветской агитации. Сущность всех вопросов следователя сводилась к следующему: где и когда проводились молитвенные собрания, сколько присутствовало, была ли молодежь, кто старший и т. п. Я сразу же сказал, что я верующий и на такие вопросы отвечать не буду. За это меня дважды избивали. В камере я постоянно молился.

Первый раз следователь бил резиновой плетью по спине. Боль была неимоверная, но я не проронил ни слова. Все мое упование было на Господа, я желал все претерпеть.

Когда привели в камеру, я не в силах был стоять на ногах, но заключенные не дали мне упасть. Осмотрев меня, они ужаснулись: вся спина была в кровавых рубцах, так что прилипла рубаха. Заключенные сильно возмущались — и тогда меня перевели в одиночку.

Через две недели следователь вторично избил меня, трижды ударив чем-то по голове. Когда я очнулся, то оказался лежащим на полу. Но, благодарение Богу, Он давал сил. В этом испытании Он меня плавил, даровав терпение.

Вскоре, после моего ареста, в Свердловск на допрос привезли больного отца в сопровождении медработника. Когда отец спросил о моем здоровье, ему ответили: "Ты погубил сына! Он кроме Бога никого не хочет знать и все молится".

Вернувшись домой, он с мамой благодарили Господа и просили, чтобы Он хранил меня в вере.

В мае 1945 г. без суда меня этапировали на север Урала в "Ивдельлаг" и только в августе объявили приговор: "За принадлежность к группе евангельских христиан и баптистов осужден на 5 лет исправительно-трудовых лагерей". Это дословное обвинение.

Здоровье мое было подорвано. В 23 года я стал инвалидом.

В сентябре я получил письмо из дому, в котором мама сообщала, что отец умер с молитвой о детях на устах. В 1947 году мама и брат Тимофей, отслуживший в армии, приезжали ко мне на свидание.

Господь хранил меня в эти страшные годы. Постепенно здоровье стало улучшаться, и лагерное начальство назначило на работу по специальности — бухгалтером. В той должности я работал до конца срока».

Далее в своих биографических записях Павел Фролович сообщает о том, что в ноябре 1949 года через многие тюрьмы и пересылки его отправили на север Красноярского края в поселок Брянка, расположенный на реке Большой Пит. Здесь бывшим заключенным объявлялась «свобода» и «вечное поселение» с обязательной отметкой в комендатуре 3 раза в месяц. Выезд за пределы поселка был запрещен.

Павел Фролович поступил на работу бухгалтером. Через год он приобрел небольшой домик, где мог свободно после работы заниматься чтением Слова Божьего и молитвой. Писал христианские стихи. Переписывался с родными.

«...Со мной в ссылке был пятидесятник Вениамин Кононов. На его сестре, Есфири Яковлевне, я женился в 1952 году. Вместе с моей мамой она приехала ко мне по письменному предложению. Мой будущий шурин совершил бракосочетание.

В 1954 году «вечная ссылка» была отменена и я получил документы о снятии судимости и освобождении от ссылки.

Вместе с семьей я выехал в Армавир, а затем в Жданов, где жили родственники жены. Там я нашел работу и получил квартиру».

Но уже в мае 1955 года в квартире Захаровых был произведен обыск. Изъяли Библию, «Гусли», «Сборник духовных песен» и журнал «Баптист», и это несмотря на то, что 10 ноября 1954 года вышло Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения».

«Необходимо иметь в виду,— говорилось в Постановлении,— что оскорбительные действия по отношению к церкви, духовенству, верующим гражданам несовместимы с линией партии и государства в проведении научно-атеистической пропаганды и противоречат Конституции СССР, предоставляющей советским гражданам свободу совести».

Органы КГБ не руководствовались Постановлением. На следующий день после обыска Павел Фролович пришел к ним на беседу и сказал о незаконности их действий и потребовал возвращения духовной литературы. Частично ему вернули литературу, но через два дня его уволили с работы и предложили немедленно покинуть город Жданов...

Семья Захаровых, недавно вернувшаяся из далекой сибирской ссылки, снова ехала туда же «добровольно». У них была уже двухлетняя дочь Нина, родившаяся на «вечной ссылке», и сын Миша, дополнивший гонимую семью два с половиной месяца назад в неприветливом Жданове.

По приезде в Новокузнецк Кемеровской области Павел Фролович прежде всего обратился к церкви евангельских христиан-баптистов с просьбой о приеме его в члены. Он откровенно рассказал о своем жизненном пути, и все собрание единодушно приняло брата в церковь. После долголетних скитаний и томлений духа он получил от Господа утешение и радость в общении с детьми Божьими. Богу угодно было дать рабу Своему только краткий отдых в этой церкви.

В сентябре 1955 года Павел Фролович с семьей переехал в г. Прокопьевск. Там в незарегистрированной общине уставшая семья нашла братскую любовь, сердечную простоту и дружелюбие. Община жила свободой проповеди Слова Божьего, совершая служение в частных домах. Молодежи было очень много: почти все дети верующих посещали собрания. Регента в общине не было. Хотя Павел Фролович не имел опыта в руководстве хоровым коллективом, но, видя его дарование, церковь с радостью поручила ему служение регента и проповедника, и Бог обильно благословил его труд.

Особую заботу Отца Небесного он увидел также в получении квартиры и устройстве на работу сначала старшим бухгалтером, а затем заместителем главного бухгалтера завода. Есфирь Яковлевна также нашла работу фармацевта в аптеке.

С детства приобщившись к великой семье христиан-мучеников за веру, Павел Фролович без сожаления пожертвовал ради Господа своей юностью, проведя ее в неволе, но и в зрелые годы он, по примеру Спасителя, не искал тихой жизни. В порывистой его душе жила непрестанная тревога за судьбу погибающих в грехе людей. Он не ожидал удобного случая для свидетельства о Господе, но со свойственной ему откровенностью души, в глубокой искренности, очень доходчиво рассказывал людям о любви Божьей и неотвратимости грядущего суда. Внутреннее горение, личная уверенность в спасении, жизнерадостность — привлекали к нему многих друзей, а его бескомпромиссность очень обостряла против него врагов.

Та сила убежденности, с которой он отстаивал свободу проповеди Евангелия как в своей, так и в соседних зарегистрированных общинах, которые он старался посещать, встревожила гонителей, и они сделали все, чтобы поскорее изолировать Павла Фроловича и, тем самым, покончить с его оздоравливающим влиянием на жизнь церквей.

В ход были пущены: клевета в печати, лекции и, наконец, рабочее собрание, обернувшееся для Павла Фроловича вдохновенной двухчасовой беседой о Господе перед большой массой заводских рабочих.

Эти события происходили в 1961 году весной, а в августе уже началось внутрицерковное движение. Инициативная группа объединила в мощный поток святые стремления народа Божьего к очищению церкви и направила их нужным руслом.

Павел Фролович оказался одним из тех, воинственному духу и горячему сердцу которого недоставало именно этого связующего звена, чтобы его способности и жертвенность принесли самую действенную помощь уставшей церкви. Вместе с Прокопьевской общиной он горячо откликнулся на Божий призыв и вскоре за это был вызван в горотдел, где ему за проповедническую деятельность объявили административную высылку на 30 дней.

Здесь, в своей малой ссылке, которую он отбывал на полевых работах, Павел Фролович и написал гимн, пользующийся особой любовью гонимых: «Не унывай в пути своем... » Музыку к нему он тоже подобрал сам. Предчувствуя новые скорби и большую разлуку, он писал его жене и любимым деткам, совсем не предполагая, что этими задушевными словами будут утешены тысячи христианских семей узников.

Его горячие симпатии к работе Инициативной группы побудили гонителей принять более суровые меры, и в октябре 1961 года, опять же на рабочем собрании, лектор-атеист Старов потребовал для Павла Фроловича ссылку на 5 лет. Из трехсот присутствующих проголосовало за это предложение всего около сорока человек, но и этого оказалось достаточно.

Спустя 20 дней Павлу Фроловичу в райисполкоме предложили отказаться от проповеди Евангелия, и высылка будет отменена. Он не согласился, и приговор утвердили ему и брату П. В. Шива. Церковь, разделяя скорбь братьев и их семей, возносила горячие молитвы к Господу.

Но ссылку Павлу Фроловичу не пришлось отбывать, так как он ушел на нелегальное служение благовестника по Сибирскому объединению. Церковь с радостью благословила его на этот труд. 13 декабря Павел Фролович был рукоположен старейшим служителем братства, Жировым Андреем Исааковичем.

Семья Павла Фроловича была взята церковью на материальное обеспечение. В связи с арестом некоторых служителей Оргкомитета, в том числе и Дмитрия Васильевича Минякова, Павел Фролович по поручению Сибирского объединения в январе 1963 года впервые участвовал в совещании Оргкомитета. Это общение было для него утешением от Духа Святого и принесло много радости и благословения. «Я видел в их лицах готовность к верному служению Господу. Благословение над Его народом было великое... » — вспоминал он позже.

Затем он около трех недель провел в посещениях церквей Европейской части страны, а в середине февраля вместе с председателем Оргкомитета Г. К. Крючковым и благовестником Ленинградской церкви М. И. Хоревым выехал в г. Ташкент. Посетив несколько поместных церквей, они провели организационную работу по созданию Среднеазиатского совета.

Братья уехали, а Павел Фролович остался, и во время богослужения 9 марта 1963 г. в доме брата Л. Неверова его арестовали, но Ташкентская церковь прилежно молилась о нем Богу, и через 10 дней он был освобожден.

В ноябре этого года, после усилившихся гонений, брат П.Ф. Захаров собрал в Алтайском крае общение для ободрения и утешения родственников гонимых.

В середине ноября Господь снова чудным образом избавил Павла Фроловича от вторичного ареста. Это было уже в самом Прокопьевске. В доме брата В. Ф. Дуды проходило совещание служителей Сибирского объединения с участием братьев Г. К. Крючкова и Г. П. Винса. Место совещания было выслежено органами КГБ. В 21 час прибыл наряд милиции, возглавляемый сотрудниками КГБ и заместителем председателя горисполкома Григорьевым, всего около 30 человек.

М.Г. Богданов вспоминает:

«Мы пришли в тот дом. Этот дом располагался на границе с одним небольшим селением. А, в общем, этот домик находился даже за чертой этого города. Он находился у подножия высокой горы, вернее хребта. И эта гора была поросшей кустарником и даже невысокими деревьями. В этом доме я сам был на тот момент в первый раз. И живущая в нем семья состояла: из хозяина дома – скромный брат, член церкви, любящий Господа. Он знал, на что пошел, дав разрешение на проведение такого христианского совещания. Супруга у него была неверующая и об этом он глубоко сожалевал, но она была всё-таки послушной и всё то, что от неё зависело, она выполнила. Он приготовил скромный чай. Братья были привезены из тех мест, из тех квартир – конспиративных квартир, конечно же, куда они и были помещены. Были и сестры на этом совещании. Они были необходимы для того, чтобы приготовить ужин и разобраться с той духовной литературой, которую братья привезли в непереплетенном виде. Это была радостная встреча. Была пропета первая песня «Люблю, Господь, Твой дом – чертог любви Твоей».

Ещё не была совершена молитва, открывается дверь и первая прихожая комната наполняется до отказа сотрудниками милиции. Впереди выступал генерал-майор, как он назвал себя, в лицо которого мы знали. Он действительно занимал ответственное место в комитете госбезопасности по Кемеровской области. И нас братьев, вот Прокопьевской Церкви, он неоднократно вызывал. На вид он был очень жестокий. Он был таким и в действительности. Он был худощав, строг. Глаза его метали огни негодования. И, когда он обвел глазами комнату, он просто-напросто сказал: «Вот ты, вот ты и вот ты». Он указал на трех братьев – Геннадий Константинович Крючков, Георгий Петрович Винс, Павел Фролович Захаров пойдемте. Остальные нам не нужны. Больше нам никто не нужен». Воцарилось недолгое молчание. А в это время одна из сестер – она была небольшого роста, её звали сестра Нина, её брат Иван Данилович, он тоже присутствовал на этом совещании. Она смогла проскользнуть и выйти на улицу. И тогда, когда она вышла на улицу она увидела, что весь двор был заполонен сотрудниками милиции. И в форме и без формы. Она неоднократно была на этой усадьбе, неоднократно была в этом доме и она чудом смогла выскочить на улицу и даже добежать до центральной трассы. И почему она побежала туда? – потом мы её спрашивала. Она говорит мне важно знать какова размаха вот эта слежка. И когда она вышла на центральную дорогу она увидела больше двадцати милицейских машин, много милиции и милиция останавливала все подряд проходящие машины – проверяли документы, чего никогда не было. И она возвратилась. Её никто не задержал, её никто не тронул.

Фамилия этого генерал-майора — Михаил Иванович Сащенко, ныне тоже покойный. Прежде, чем продолжить дальше рассказ, хочется рассказать о его кончине. Особо, можно сказать, он глумился над одной сестрой, тоже ныне почившей, из города Кемерово. Звали её Екатерина Торопат. Тогда, когда прошли эти тяжелые годы, и началась свобода для народа Божьего, этот Михаил Иванович Сащенко тяжело заболевает. И он звонит по телефону сестре. Еле слышным голосом он её называл просто Катя. «Катя, я очень прошу тебя, навести меня». Он рассказал, где он живет. И она звонит нам и спрашивает: что делать? Мы говорим, это — душа, которая чего-то хочет, конечно же, иди. Вот он и рассказывает, когда она уже пришла, он был на сметном одре. Он был такой же суров, видимо его должность оставила на его лице такой отпечаток. Она потом рассказывает, что он и в гробу лежал — был очень суров. У него уже был рак последней степени. И он попросил её сесть рядом с собой и сказал: «Катя! Через несколько дней я распишусь со своей жизнью. Я умру. Я знаю, что я умру. Но я хотел бы сказать тебе, чтобы ты помнила, что какой бы жестокий я не был, я тоже человек. У меня было достаточно времени для того, чтобы вспомнить все до единой наши встречи, в которых я глумился над тобой. Я старался твоей душе сделать очень тесно. Но всякий раз, тогда, когда ты закрывала дверь моего кабинета, я ощущал, как же тесно в моей душе. Я не хочу уйти с этой земли не извинившись перед тобою. Я знаю, что ты сейчас мне будешь говорить о Боге. Катя, мое сердце твердое. Моё сердце ничем не смягченное и мне страшно умирать. Мне очень страшно умирать. Скажи что-нибудь, чтобы мне хотя бы сейчас было полегче». Сестра рассказывает «Я почему-то не испытала чувства удивления от признания этого человека. Настолько он был постыл для моей души. В сознании моем я понимала, что он тоже человек, за душу которого наш Господь тоже пролил свою кровь. Но внутренне я была не готова слушать такое серьезное признание. Я закрыла глаза и вслух помолилась. Слёзы потекли из глаз моих, и я сказала: Господи, Ты видишь, сколько много лет я знаю этого человека. Но я ещё здесь на земле, а он уже уходит. Господи, дай ему покаяние. Ты видишь, он просит прощение у меня. Я хочу, чтобы он попросил прощение у Тебя. Прости ему, даруй ему такое желание, чтобы он понял, что только Ты можешь простить и послать покой для души. Аминь». Молитва моя была короткой. Я долго смотрела в его холодные глаза, которые уже не говорили ни о чем. Я ему сказала Михаил Иванович, я вас прощаю. Я искренне вас прощаю. Он говорит: «Катя, какая ты, какой ты сильный человек. Я бы на твоем месте никогда бы не простил. Спасибо тебе, что ты простила. Какой-то груз снялся с моей души. Я долго колебался, приглашать ли тебя к себе. Я долго думал, ну на что будет похоже, если я, генерал-майор и приглашу простую женщину христианку на мой смертный одр. И после долгих мучительных сомнений я решился и теперь я вижу, что я не ошибся. Спасибо тебе». Он закрыл глаза и умер. Вошла его жена, вошла его дочь, сын. Они мне ничего не сказали, стали плакать. Ничем я их не могла утешить, потому что ситуация, вот, в которой я тогда находилась, сделали меня немножко даже равнодушной. Я извинилась и сказала «До свидания» и ушла.

Так вот этот генерал-майор, когда он сказал, указав пальцем на троих братьев, он грозно крикнул «Я жду ответа». А мы стояли, молчали. Он понимал, что мы не отпустим братьев. Брат Павел Фролович предложил спеть ещё одну песню и потом предложил помолиться. Мы все встали на колени и молились очень долго. Молился каждый и молились по долгу совсем не для того, чтобы измотать терпение наших пришедших незваных гостей, а по той причине, что каждому хотелось сказать, Господи, не допусти, чтобы это доброе дело, которое Ты начал, оно было нарушено вот таким вмешательством. Тогда, когда мы встали с колен, он вновь грозно сказал: «Ну, я жду». И сам выдвинулся вперед в нашу комнату, вслед за ним выдвинулась ватага милицейского отряда. Мы посмотрели и почему-то сообразили, что они хотят сейчас сделать. Они хотели употребить силовой прием, вырвать братьев из нашей среды. Мы молниеносно всех троих братьев окружили кольцом и взяли друг друга за руки. Мы понимали, что мы бессильны в таком единоборстве, но мы были готовы к их силовому приему. Генерал-майор посмотрел и говорит: «Мы разорвём вас, мы всех увезем. У нас хватит сил для этого. Одно только слово моё «Фас» и вы будете все в воронке». Ну и другие нелепые угрозы в этот момент мы наслушались, но мы их не пускали. И мы увидели, что засомневался наш генерал-майор. Силовой прием был отменен. Он встал за косяки в прихожую комнату, и воцарилось молчание.

В это время открыл Священное Писание Геннадий Константинович Крючков и проповедовал. Проповедовал о Христе, как Он благовествовал, когда находился на земле, в какой обстановке Он находился, какое зло было воздвигнуто против Него и всё-таки сколько много счастья Он принес тем людям в толпах которых Он зачастую и был. Геннадий Константинович проповедовал около часа. Никто нас не беспокоил. После этого слово взял Георгий Петрович Винс. Он тоже долго говорил. Я сейчас не могу припомнить, о чем он говорил, но конец уже о Господе Иисусе Христе. Нас никто не беспокоил. Потом ещё один брат проповедовал. Несколько песен спели. И помолились для того, чтобы лечь на отдых, просто лечь в этой комнате на отдых. Что было и сделано. Свет в этой комнате потушили. И как милиция не запрещала нам это делать, мы все равно потушили свет. И положились все вот на пол в чем были, и лежим, отдыхаем. Но, правда они позволили хозяйке дома и вот этой сестре, которая выскакивала на дорогу, на улицу для разведки. Они нам бросили несколько подушек, несколько одеял. Это уже было хорошо. И мы лежим. Лежим и молчим. Генерал-майор командует: зажечь свет. Я был в противоположном углу и сидел на корточках. Он называет меня по имени и отчеству и говорит: зажги свет, я приказываю. Я ему отвечаю: Михаил Иванович, я не хозяин дома. Вы учите меня чему-то странному. Я всего здесь гость. Я не могу включить свет.

И свет не был включен. Мы долго лежали. Время уже три часа ночи. Основной трудностью было то, что они никого не выпускали. Буквально никого на улицу при необходимости. Это был с физической стороны довольно таки очень трудный момент. Часы пробили четыре часа утра. Никаких действий не предпринималось. А потом как по команде они все развернулись и ушли. Мы не понимали, что это. Сестра Нина вошла и говорит: братья, их и во дворе нет. Никого во дворе нет. Мы её просим: сестра Нина сбегай на дорогу опять туда. Километра два там нужно было пробежать. Она снова сбегала, прибежала и говорит: братья, кроме сотни милиции и десятка четыре милицейских машин, которые на газах с незаглушенными двигателями, там больше никого нет. Но все проулки, все подходы, к нам, к этому дому все находятся под стражей. Везде стоят солдаты и сотрудники милиции, а кое-где в гражданской одежде. Они меня пропустили туда и обратно.

И хозяин дома, его звали брат Владимир, он говорит: «Братья, свобода пришла, избавление пришло». «Какое?» - мы спрашиваем. Он говорит: «Я знаю одну единственную тропу в горах, и эта тропа нас приведет в соседний город Новокузнецк. Мы сейчас заберемся по крутому склону, пока не рассвело, нам нужно спешить, братья, нам нужно спешить!» Эта сестра быстро организовала скромное питание: хлеб, что-то к хлебу там ещё было, с собою водички, термосы нашлись легкие, фляжки, такие шахтерские нашлись легкие, и Павел Фролович сказал: берите больше хлеба, возьмите больше хлеба. И мы стали забираться по этому крутому склону, и зашли на гору. Когда мы заползли на эту гору — наш город предстал нашим глазам. Он весь был в огнях. Я первый раз увидел свой город с горы. И мы пошли. Тяжелее всех было идти Георгию Петровичу Винсу, потому что высоко роста, плотного телосложения, но он хромал, у него уже были больные ноги после тех мытарств, тех тюрем и сроков, которые он уже перенес к этому времени.

И мы пошли. Начало светать. Мы в безопасности. Отошед километров десять, мы решили отдохнуть. Присесть было некуда, потому что за сутки выпавший снег он был мокрый и часто мы проваливались в какие-то ямы выше колена. Обувь на наших ногах у двоих только была резиновая, у остальных была зимняя обувь, ботинки, вот и всё. Конечно же, мы быстро вымокли. Покушали, подкрепились, спели песню и снова в путь-дорогу. Мы спрашивали брата-хозяина: брат Владимир, вообще примерно, какое расстояние до Новокузнецка? Он говорит, я не знаю, братья, какое расстояние, но эта дорога нас выведет прямо к городу. Мы долго шли. Мы шли целый день. Уставшие. Поддерживали друг друга. И тогда, когда начали сгущаться тени, мы спрашивали Брат Владимир, когда же будет город? А он говорит: поверните головы ваши налево, посмотрите. Когда мы посмотрели налево, то мы увидели то, что мы даже перешли этот город. Мы увидели город Новокузнецк. Он говорит: братья, немножко я ошибся, мы прошли десять, или двенадцать километров лишних прошли [все прошли около сорока километров], но вы простите меня за это. И мы начали спуск также с горы.

Мы были рады, что мы спускаемся в город, но мы не знали обстановку в городе. Ах. Когда мы пришли в город, конечно же, голодные, изголодавшиеся. И прямо здесь, рядом с дорогой огромная столовая. Брат Владимир говорит, давайте братья, впереди ещё дорога, давайте братья зайдем в эту столовую. После краткого такого сомнения, конечно же, все вошли в эту столовую. Это была загородная часть города Новокузнецка, я не знаю, как она на сегодняшний день называется. Мы вошли в столовую. Тепло, уютно. Заказали то, что мы могли скушать. Мы покушали.

Теперь нам нужно было на вокзал, на железнодорожный вокзал, для того, чтобы проводить братьев поездом. Мы понимали, что нужно выехать из города нашим братьям. Подошел автобус. Мы сели в автобус и выли у железнодорожного вокзала станции Новокузнецк. Брат пошел в железнодорожную кассу, взял три билета братьям. Вручил их. Поезд подошел, ну а мы с сестрами, вернее с двумя сестрами. Когда мы сели в поезд, брат взял купе, два купе. В одно купе сели два брата. В другое купе сел один брат и нас и две сестры и едем. Я еду и думаю, ну а как же мы будем сходить на нашей остановке, на станции нашего города? Ведь нам завтра нужно выходить на работу в первую смену с утра. А на это совещание мы отпросились с работы. И вдруг мы слышим громкий голос проводника: «Товарищи пассажиры! Приготовьте ваши документы! Проверка документов!», чего никогда не было. Никогда в поездах не проводилась проверка документов. Нам было понятно, что это была за проверка. Наши купе были предпоследними. И вот мы слышим — одно купе открывается, идет проверка документов, второе купе и мы слышим, как проверяющие приближаются к купе наших братьев. Мы слышим грозный окрик: «Откройте дверь. Почему вы закрылись?» Да, и мы закрылись. Мы слышим оттуда голос: «Мы открыты, у нас секретка открыта». Они стали бить в дверь. Дверь не открывается. Потом подошли к нашей двери – тоже самое. Секретка была открыта. Они подзывают проводника – открывай дверь. Она своим ключам трехгранным открывает дверь. Она говорит: секретка открыта. Они ей приказывают сломать дверь: несите лом. А проводник, она оказалась боевущая, она говорит: «Я и лома вам, а, в общем-то, лом я вам принесу, ломать будете вы. Рассчитываться – это же материальный ущерб на ваши плечи не повесят, а перед каждым выездом я расписываюсь за вагон. Я не буду». Они ей приказывают: «Мы приказываем тебе!» - А она грозно: «Ну и приказывайте, у меня есть своё начальство». Приказывающие ей были в гражданском. И когда они стали кричать, дергать дверь, чтобы она могла откатиться, отвориться – дверь не отворилась. Они повторили свою затею. Дверь ни того купе, где сидели братья, ни дверь нашего купе не открылась.

Мы сидели. Не волновались. Но сидели молча. А о чем мы могли говорить в тот момент? Нам было видно, что это сделал Господь. Потому что вагон был исключительно новый. Это не старый вагон, где возможно заедание замковой части, это был новый вагон. И злобно поругавшись, мы слышим шаги удаляющихся проверяющих. И сестра Женя, которая тоже ехала с нами, она говорит: Миша, а как же мы выйдем на нашей станции? Поезд следовал до Новосибирска, а из Новосибирска они уже братья сами должны пересесть и поехать до Москвы. Я ничего не мог ответить сестре, потому что я и сам не знал, как мы выйдем, когда проводник скажет Станция Прокопьевск. И вот за эти тридцать километров мы испытали очень многое. И вот проводник объявляет: Станция Прокопьевск. Я протягиваю руку к двери и легким нажатием ручки она легко покатилась и дверь наша открылась. Мы попрощались, спрыгнули и побежали каждый в свой дом. После нам рассказали и сообщили, что при подъезде к городу Новосибирску, тогда, когда также стали проверять документы, повторилось тоже самое. Это уже другая команда проверяла документы, но они не смогли открыть ни одно, ни второе купе».

Оставаться на свободе Павлу Фроловичу пришлось недолго. 22 февраля он был арестован в Иркутске в доме брата Калмыкова. Во время задержания у него нашли фотоснимки замученного в Барнаульской тюрьме брата Н. К. Хмары и некоторые другие документы.

Следствие длилось 4,5 месяца. Снова одиночная камера и обвинения в «руководстве антисоветской группой» якобы являющейся составной частью Оргкомитета. По всем признакам органы КГБ хотели создать громкий процесс против служителей Оргкомитета. В Иркутской области в то время находилось до 10 ссыльных братьев. Были попытки привлечь по делу Захарова некоторых других братьев. Обыски и допросы проводились в Тайшете и других местах. Дважды был обыск у Н.Г. Батурина, в селе Старый Бильчир., которого дважды вызывали на допрос в Иркутское КГБ. При обыске изымали, главным образом, документы Оргкомитета и журнал «Вестник спасения». Эти материалы были переданы научному эксперту — доценту Иркутского университета — с целью изыскания в них клеветы.

В ходе следствия дублировалось даже обвинение по делу Н. К. Хмары, осужденного за непризнание «Положения ВСЕХБ» и «Инструктивного письма», которые были к тому времени уже отменены самим ВСЕХБ. Барнаульское письмо и фотографии замученного брата Н. К. Хмары представлялись как самые важные улики для обвинения Павла Фроловича и всего Оргкомитета в «клевете». Но этих обвинений было недостаточно.

Следователь — капитан КГБ, и его старшие начальники отдела по борьбе с религией стали усиленно склонять Павла Фроловича отмежеваться от Оргкомитета, отказаться от служения благовестника. За это ему обещали свободу «завтра же». С этой целью четыре раза его вызывал в кабинет начальник областного Управления Иркутского КГБ полковник Н. Но Павел Фролович твердо решил — лучше страдать с народом Божьим, нежели иметь временное земное благополучие.

Закрытый суд проходил 11—12 июня 1964 г. Его обвиняли по ст. 70 УК РСФСР в «антисоветской пропаганде» и приговорили к 3 годам лагерей строгого режима. В августе из Иркутской тюрьмы его перевели в Мордовию, в лагерь для политзаключенных на ст. Потьма, откуда незадолго до него освободился Н. П. Храпов. Случилось так, что ему даже выдали бушлат Николая Петровича. В этом же лагере находились и другие братья: Ф. Я. Прокопенко, старец М. Ф. Нефедов.

На этот раз узы длились недолго. В декабре того же года Павла Фроловича дважды вызывали в оперчасть и предлагали написать верующим письмо, что он отказывается от Оргкомитета, но и от этого предложения он отказался. Наконец, 29 декабря его вызвали в третий раз. Майор спецчасти объявил, что постановлением Пленума Верховного суда РСФСР от 10 декабря 1964 г. он реабилитирован.

Павел Фролович вспоминает:

«Новый 1965 год я встретил в Москве. Участвовал в новогоднем благодарственном служении церкви; встретился с братьями Геннадием Константиновичем и другими. 2 января я был на вечернем собрании в г. Новосибирске».

А на следующий день утром Павел Фролович прибыл в Прокопьевск и сразу попал на богослужение, где и произошла его радостная встреча с церковью и любимой семьей. Он увидел обильные Божьи благословения в пополнении рядов церкви юными братьями и сестрами, в обновлении состава хора и проповедников. Поток благодарственных молитв и псалмов был вознесен Богу жизни. Радостным событием в жизни брата было то, что вскоре его жена Есфирь Яковлевна была принята в члены Прокопьевской церкви ЕХБ.

В связи с тем, что четырехлетние ходатайства десятков тысяч верующих о разрешении на созыв съезда ЕХБ правительство оставило без ответа, а ВСЕХБ не пошло на исправление создавшегося внутрицерковного положения, в сентябре 1965 года Оргкомитет созвал Всесоюзное совещание служителей церквей, на котором председатель Оргкомитета ЕХБ пресвитер Узловской церкви Крючков Геннадий Константинович сделал отчетный доклад о работе Оргкомитета за прошедший период и предложил переименовать его в Совет церквей евангельских христиан-баптистов.

В сентябре 1965 года на Всесоюзном совещании Оргкомитет был переименован в Совет Церквей Евангельских Христиан-Баптистов .В состав Совета церквей вошли десять прежних служителей и был введен старейший служитель братства и представитель Северокавказского объединения ЕХБ — М. П. Кондрашов. Примерно столько же служителей было утверждено в Отдел благовестников при Совете церквей. В их числе был и Павел Фролович.

После Всесоюзного совещания Павлу Фроловичу (как и многим другим братьям) пришлось потрудиться на обширной ниве Божьей всего только 8 месяцев. Он вновь был арестован за участие в делегации 17 мая 1966 года у здания ЦК КПСС на Новой площади в Москве. Он был похищен по пути к семейству, и три дня верующие г. Прокопьевска не могли найти места его пребывания, и только затем выяснилось, что он содержится под стражей.

Суд над Павлом Фроловичем Захаровым как членом делегации ЕХБ от Прокопьевской церкви и благовестником Совета церквей состоялся 23 июня 1966 г. в Москве. Он приговорен был по ст. 142, ч. II УК РСФСР (согласно Указу от 18 марта 1966 года эта статья применялась тогда впервые) к 3 годам лагерей усиленного режима. Срок наказания Павел Фролович отбывал в Нальчике.

В 1969 году Павел Фролович освободился, но через 3 месяца тяжело заболел. Последние два года жизни он проводил на больничной койке. Брат имел 2-ю группу инвалидности. Но местные власти г. Прокопьевска, несмотря на крайне тяжелое состояние здоровья Павла Фроловича, лишили его инвалидности и принудили поступить на работу на завод в качестве токаря, тогда как Павел Фролович имел специальность бухгалтера, чтобы лишить тем самым его возможности совершать служение в церкви. Врачи знали о его подлинной болезни, но, как только ему через один-два месяца становилось лучше,— выписывали из больницы, а органы власти тут же его, нетрудоспособного, принуждали идти на работу. Он падал без чувств у станка, и скорая помощь вновь доставляла его в больницу. В то же время продолжались гонения на церковь, разгоны собраний, штрафы. Его детей преследовали в школе. Газета «Шахтерская правда» продолжала кампанию клеветы на верующих.

Уполномоченный М. И. Сащенко, прокурор Ермузович, секретарь горисполкома Пушкарева, лектор Баранов, Рудничный исполком — все включились в кампанию травли против верующих. Павла Фроловича, его жену и других верующих неоднократно вызывали в Рудничный райисполком, где Сащенко угрожал новыми судебными расправами, если верующие не прекратят богослужений; обвинял Павла Фроловича в том, что на его адрес приходит много писем из-за рубежа с расспросами о составе семьи, здоровье, нуждах. Павел Фролович потребовал выдать адресованные ему письма, но их не отдали.

Страдания дорогого брата тяжело отразились на здоровье его верной спутницы Есфири Яковлевны, которая разделяла с ним все скорби и лишения. В один из длительных периодов пребывания его в больнице, Есфирь Яковлевна скоропостижно скончалась дома 14 октября 1969 года, в возрасте 45 лет. [Получив весточку об этом, он написал стихотворение «Сижу один я думы полн»]. Выписавшись из больницы, брат вместе со своими четырьмя детками-сиротами оплакал и проводил свою дорогую подругу в последний путь.

В декабре 1969 года состоялось Всесоюзное совещание служителей церкви ЕХБ, на котором был вновь избран Совет церквей и утвержден состав отдела благовестников. Павел Фролович был участником этого совещания. По мере сил он продолжал совершать труд благовестника Совета церквей и председателя Сибирского объединения ЕХБ.

Затем брат перенёс ещё одно тяжелое испытание — заболевание почек. Лечащие врачи решили ему сделать операцию. За полтора месяца до смерти, в середине мая, был сделан рентгеновский снимок головы, но диагноз заболевания не был установлен: брата продолжали лечить от заболеваний сердца, умышленно обходя его жалобы на головную боль. В конце июня, по усиленной просьбе друзей, брат Павле Фролович самовольно (без согласия лечащих врачей) выехал из Прокопьевска в Краснодар, где ему было проведено срочное медицинское обследование. Диагноз был установлен. Необходима немедленная операция по удалению опухоли мозга. Но дни брата были уже сочтены. Пока друзья в Господе предпринимали всё возможное для лечения, Павел Фролович скончался.

Незадолго до его кончины сестра в Господе С. (медработник) читала Павлу Фроловичу Библию. И когда она дошла до места из книги Иова: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию; и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его»,— он сказал слабым голосом: «Это основа всей моей жизни». Он скончался 1 июля 1971 года.

Похороны состоялись в воскресенье 4 июля в 3 часа дня при большом стечении народа — многих братьев и сестер Краснодарской, Пашковской, Елизаветинской и других церквей ЕХБ. В последний час перед выносом тела прибыли дети покойного: Нина, Миша, Любочка и Леночка (младшей было 5 лет) в сопровождении одного молодого брата из Прокопьевска.

Во время траурного служения проповедники вспоминали скорбный путь усопшего брата, его ревность в служении Господу, его терпение в скорбях и страданиях, его поэтические и музыкальные дарования, которые он посвятил для славы Возлюбившего нас, и призывали подражать вере его. Под звуки траурных гимнов родные покойного и все друзья в Господе, проводили его в последний путь, в надежде увидеться снова там, в небесах.

Для свидетельства всем присутствовавшим на похоронах молодежь написала несколько текстов из Священного Писания. «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил», - эти слова были написаны на гробе, обитом белым, а на лентах венков: «Они поют... новую песнь пред престолом...», «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!», «Живите достойно благовествования Христова... подвизаясь единодушно за веру евангельскую», «Всевышнего избрал ты прибежищем твоим», «...Блаженны мертвые, умирающие в Господе...», «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение».