Мясоедова Мария Петровна

 23.11.1872 – 18.01.1962

Мария Петровна родилась 23 ноября 1872 г. в Баден-Бадене, Германия, в семье потомственного дворянина. Отец ее — губернатор, владелец двух имений, крупный магнат. Воспитание и образование она получила в Париже. Она прекрасно владела русским, французским, немецким и английским языками. Достигши 18-летнего возраста, состояла фрейлиной императорского двора.

Весной 1894 г. Мария Петровна опять в Париже. Ей теперь исполнилось 22 года, и вскоре она стала невестой жениха ее же общества, морского офицера. В ожидании брака, который был отложен до осени, Мария Петровна готовилась к нему.

Однажды, проходя по улице, она обратила внимание на толпу людей на площади. Разношерстность этой толпы - молодые, старые, интеллигентные и простолюдины, в рабочих костюмах и нарядные дамы заинтересовала ее. В чем дело? Что за причина такого общего интереса? Любопытство взяло верх, и она тоже присоединилась к толпе. То, что она увидела и услышала здесь, поразило ее. Перед толпой стоял человек и говорил о Христе как о добром Пастыре, ищущем заблудших овечек и призывающих к себе. Проповедник кончил речь, после чего раздались звуки походного органа и группа молодежи запела удивительно проникновенную песнь, после которой снова встал проповедник, приглашая всех слушателей расстаться с греховной жизнью и начать новую жизнь под водительством Святого Духа. Никогда ничего подобного не слыхала она в церкви, которую регулярно посещала.

Глубоко возбужденной возвратилась она домой. Слова проповедника звучали в ее ушах и жгли сердце. Мысли будоражили ее, беспокойно и тревожно чувствовала себя она и ночью не смогла уснуть. Сознание настойчиво будило искать разрешения вопросов, которые вдруг родились в ее голове. Как это случилось, что она оказалась в этой разношерстной толпе слушающих проповедника из отряда Армии Спасения? И она решила пойти на указанную проповедником улицу, что бы послушать еще раз это необычное богослужение.

На следующий день, в назначенном месте, Мария Петровна оказалась в числе первых слушателей. Рядом с ней незнакомые, чужие и чуждые ее обществу люди, как и вчера, разных возрастов и сословий. Отряд Армии Спасения на месте. Прозвучала молитва, и богослужение под открытым небом началось пением гимна:

Открой свое сердце Иисусу,
Простяся с мирской суетой,
Иначе вдали одинокой
Погибнешь несчастной душой.

О, юность, весной молодою
Живешь ты, смеясь и шутя,
Суд Божий идет за тобою,
Ведь видит Спаситель тебя.

Спеши же к небесной отчизне,
Приди, примирись со Христом,
Он милость тебе обещает,
В объятьях Его ты спасен.

Толпа в белоснежной одежде
Ликует в хваленье одном,
А ты не разделишь ли счастье
Навеки пребыть со Христом?

Что это за пение? Слова песни прямо ко мне, - подумала Мария Петровна. Сердце широко открылось, воспринимая чудесные звуки и слова гимна, с таким жаром пропетые. Живое слово проповедника проникло вглубь раскрывающегося сердца, когда он стал читать о молодом человеке, который, не стыдясь тысячной толпы, окружавшей Спасителя, - побежал к Нему, пал пред Ним на колени в своей богатой нарядной одежде с вопросом: «Учитель Благой, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Иисус взглянул на него, полюбил его и сказал: «Одного тебе недостает - всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, последуй за Мной». Но он отошел от Него с печалью, потому что у него было большое имение.

Много здесь препятствий, сказал проповедник, удерживающих человека от пути спасения. Одно из них - богатство, как у этого юноши, второе - ложный стыд и нежелание расстаться с любимым грехом. О, сколько этих тормозящих причин подтасовывает лукавый, удерживая человека в своей власти. И снова захватывающее сердце пение:

Разве рано отдать тебе сердце Христу?
Возлюбил ведь Он юным тебя,
Разве рано заветы Его соблюдать,
Миру весть о спасенье неся.

Разве жизни весну не отдать всю Ему,
Ликованья хвалебную песнь?
Неужели тебе лучше осени ждать,
Цвет увядший Иисусу принесть?

Как бедна твоя жизнь, холодна как зима,
Если мира Он не дал тебе,
Но когда Он с тобой, и гроза не страшна
Ты спокоен в изменчивой мгле.

Звуки песен, живые слова проповедника, не слышанные доколе, проникли в самую глубь души, побуждая сердце припасть к ногам Спасителя. Какое-то неизъяснимое чувство просветления зародилось в душе ее. Сердце широко раскрылось и потянулось к блестящему свету, как когда-то было с Савлом на пути в Дамаск.

Взбудораженная, полная смятения чувств, возвращалась она домой. В ушах продолжали звучать слова и звуки песни. Всё вокруг, казалось, вторило этим звукам: «Открой твое сердце Иисусу!»

Дома в сердце началась борьба, поднялась страшная буря! Что же это такое, что со мной? И что мне делать теперь - металась она по комнате. Как быть?.. Надо решить окончательно вопрос - что избрать? Поступить вот так же, как поступил тот молодой человек, о котором читал проповедник? Уйти и больше не встречаться с этой группой солдат Армии Спасения?

Нет, утратить этого она не хотела. Не слышать больше этих прекрасных гимнов и проповеди она не может и не хочет. Какой-то нежный, ласкающий, и в то же время властный голос говорил душе: «Не откладывай, не медли прийти к Спасителю, открой Ему сердце твоё, прими Его, и ты будешь безмерно счастлива. Ты очень нужна Ему, не отклоняй зова Его».

Но тут же вдруг раздался другой голос: «Как тебе не стыдно! Ты - дочь магната, невеста прекрасного жениха, воспитанная дворянка, решаешься променять своё благополучие; твою роскошь, светлое счастье первой любви и семейного счастья, прекрасное будущее богатой, образованной аристократки - на жалкое прозябание уличной миссионерки, опомнись, куда ты рвешься? Остановись! Перед тобой весь прекрасный мир, все к твоим услугам! Богатство, наслаждение, путешествия - всё, чего только пожелаешь, всё доступно тебе! А ты? Какое может быть иное решение, отбрось все эти бредни, куда бросаешься? Подумай о родителях, ведь они не перенесут позора, видя дочь свою любимую в «Уличной миссии».

Чем дальше, тем борьба становилась ожесточеннее. Обессиленная, вспотев, бросилась она взаперти своей комнаты, чувствуя себя беспомощной, похожей на птичку в когтях ястреба. Две силы, два духа боролись за эту молодую душу, раскрывшуюся на зов Спасителя. Борьба была ожесточенной. Голос разума, голос светского человека особенно напористо выставлял веские аргументы: утрата богатства, положения в обществе, предстоящей свадьбы, брачного путешествия и даже, очевидно, родительского дома.

Опустившись на колени, она взмолилась: «О, Господи, я не хочу уходить от Тебя как тот юноша! Я за Тобой хочу идти! Помоги мне. Спаситель! Дай мне силы... Мне очень тяжело... Возьми меня в Свои руки... Тебе, о Господи, только Тебе хочу принадлежать отныне».

Имея твердый, решительный характер, Мария Петровна после ожесточенной борьбы встала с молитвы с твердым решением: «Нет, Господи, не уйду от Тебя! Держи меня Сам, веди и управляй мною!» Решение было твердым и окончательным.

Взвесив всё и проверив себя, Мария готовилась к встрече с родителями, которым тут же должна была сообщить о своем непреклонном решении. Родителей решение дочери ошеломило, как и она и ожидала. Никакие уговоры, просьбы и мольбы не поколебали ее, даже угрозы лишения наследства и родительского крова. Она осталась непреклонной.

Встретив жениха, она взяла обратно данное ему слово согласия стать его же ной, возвратила кольцо, подаренное в день обручения, сказав, что у нее теперь другой жених, которому она обещала быть верной до смерти. Жених этот - Христос! Измена! Иначе не понять было прежнему ее жениху.

Да, было о чем горевать родителям, родным и жениху особенно. В сердце же самой Марии Петровны - неописуемая радость, ликование. Безусловно, жаль ей было видеть опечаленных родителей, сестру и брата, жаль оттого, что они не понимали ее вспыхнувшей любви к Господу, самопожертвования. В благодарность Христу за подвиг любви к людям, за спасение ее души сердце ее загорелось необычайной радостью и любовью к избранному пути.

Совершилось чудо - второе рождение! Всё вокруг изменилось, приняло необычный вид. Всё засветилось, засверкало: природа, небо, земля, даже люди. Разлука с женихом не оставила следа в сердце, потому что Тот Кому она вверила свою жизнь, свою судьбу, несравненно выше, достойнее, славнее!

Мария Петровна вступила в ряды Армии Спасения, оделась в форму солдата. На нее сразу обратили внимание руководители Армии Спасения. Вскоре, ее за числили в школу командного состава и она стала капитаном Армии Спасения. Шесть последующих лет она с проповедью Евангелия, в составе Армии Спасения, была в Париже, Бордо, Лионе; ездила по Швейцарии, Англии, отдавая все силы и время избранному делу - спасению грешников в трущобах. Её намеревались выдать замуж за одного немецкого офицера, чтобы начать деятельность в России. Но это, как она считала, было не от воли Божией. Однако, в свое время она хлопотала о разрешении работать и в России: бывала на приеме у известного обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, который, конечно же, отрицательно относился к работе Армии Спасения и сделал всё от него зависящее, чтобы не разрешить работу этой организации в России.

Живя на Западе, она не собиралась возвращаться на Родину. В совершенстве владея французским, немецким и английским языками, она чувствовала себя везде как дома.

В 1913 году Мария Петровна приехала в отпуск в Россию. К этому времени родители смирились с избранием деятельности дочери и рады были видеть ее у себя в имении в Новгородской губернии. Здесь же находились ее брат с сестрой, которых она любила и, конечно же, рада была видеть их и наслаждаться общением в родном семейном кругу. Лето провела она в доме родителей, а перед отъездом в Париж решила посетить Петербург И здесь встретилась с В. А. Фетлером. Последний, узнав о намерении Марии Петровны уехать на Запад, удержал ее: «Разве в России мало грешников, которые нуждаются в спасении? Разве русский родной народ не нуждается в пробуждении? Или вы не любите Родину и свой народ? Нет, Мария Петровна, вы не имеете права оставить Родину. Вы здесь нужны. Во Франции есть свои проповедники, а вас ожидает русский народ!»

«Я долго боролась, - писала она, - как узнать волю Божию и осталась, и вышло хорошо, что иначе и быть не могло, когда узнаешь волю Христову». Она осталась в Петербурге, включилась в любимое ею дело - активное участие в служении в общине баптистов «Дом Евангелия». В. А. Фетлер в лице Марии Петровны имел не только деятельную работницу среди русского народа, но и большую поддержку с ее стороны в разрешении сложных вопросов у власть имущих. Для Марии Петровны доступ к великим мира сего был открыт. За помощью подобного рода брат Фетлер не раз обращался к Марии Петровне, и ее участие всегда имело благословенный результат.

Зимой 1913 г. богослужебные собрания проводились в помещении театра на Обводном канале, куда приходило много слушателей из находящейся поблизости «ночлежки». То были пьяницы, хулиганы всякие, бездомные «подонки общества». Безвыходное положение тех из них, которые каялись и хотели начать новую жизнь, навело на мысль брата Фетлера отвести для них временный приют в зале «Вифания» Дома Евангелия.

Итак, был сделан первый опыт, и 10 декабря первый ночлежник поселился в Доме Евангелия, бывший музыкант и певец, а теперь жалкий, с опухшим от пьянства лицом человек. С неделю он прожил один, а потом привел товарища, который тоже заявил, что хочет оставить прежнюю жизнь.

Месяца полтора спустя, в зале «Вифания» было уже 18 человек бывших ночлежников, и так, мало-помалу, дошло до пятидесяти. Как раз около этого времени и появилась в Доме Евангелия Мария Петровна. Дело спасения погибающих и трущобах городов Западной Европы Марии Петровне было знакомо, и перед ней открылось это любимое ее поле деятельности в Петербурге. Как и в Париже и других городах Западной Европы, предостаточно хватало этих бездомных, несчастных рабов порока алкоголя и разврата и в русской столице.

Приобретенный опыт в Армии Спасения Марии Петровне очень пригодился теперь в Доме Евангелия. Самоотверженно принялась она вместе с сестрой Александровой Е. К. заботиться о «меньших братьях», наставляя их как настоящая мать и сестра. Верующие жертвовали необходимое оборудование, одежду для организации помещения, для новых братьев «со дна», а главное — проявить особую заботу об их духовном познании. И потому-то появление в это критическое время Марии Петровны было очень кстати.

Мария Петровна стала организатором работы с детьми, "душой" детских рождественских ёлок, организатором групп по уходу за больными, принимала активное участие в работе «Книгоиздательства полезной литературы», переводила статьи иностранных авторов, писала свои стихи и поэмы. Ею написаны многоплановые поэмы: «Давид в пустыне Зив», «Пророк», «Самсон», «Карфагенские мученики». Наибольшее распространение получил написанный ее перевод гимна «О, мира спасенья, святая любовь!». Также в сборник «Песни Дома Евангелия» вошли ее стихи: «Гибель Сеннахирима», «Храбро братья», «Солнце в небе угасает», «Как благовестники прекрасны» и другие. Молодежь того времени любила петь гимн ее — «Созерцание» на мотив народной «Серенады».

Поэзию Мария Петровна очень любила, радовалась ее появлению у других, всегда готовая оказать помощь. «Вокруг нас в природе - сплошная поэзия», - говорила она.

Очень любила она цветы, восторгаясь и сочетанием красок, и их ароматом. Любила она и наслаждалась видом их нежных узоров — как они растут, красуются, пленяя взоры наши и напояя ароматом. Рвать же цветы — она не позволяла себе.

Чувство преклонения пред ними зародилось у нее с детских лет. «Будучи восьмилетней девочкой, — пишет она в письме, — гуляя в поле, я увидела в траве красивый голубенький цветок. Согнулась, чтобы сорвать его, но вдруг легкий порыв ветра склонил цветок, прежде чем я успела дотронуться до него, трава как-то распустилась и тут же сомкнулась, спрятав таким образом в себе цветок. Это произвело на меня такое впечатление, что впредь никогда больше не решалась рвать цветы. Тогда же, девочкой еще, я написала свое первое стихотворение:

Я увидела как-то в поле
Цветочек голубой в траве,
К нему тянуло поневоле,
Его сорвать хотелось мне.

К цветку я руку протянула,
Но вдруг нагрянул ветерок,
Трава к себе его нагнула
И скрыла маленький цветок».

В Доме Евангелия проводились ежегодно детские праздники на второй день Рождества Христова. Зажигали елочку, проводили Богослужение с участием детского хора, декламацией детей. Детским хором управляла сестра-пианистка — Юлия Владимировна Чеглокова, которая обратилась во время руководства общиной Дома Евангелия Фетлером В. А.

В один из таких праздников Рождества, по просьбе Юлии Владимировны, Мария Петровна написала слова к имеющейся уже музыке, и детский хор исполнил этот гимн «Рождественская елочка из всех деревьев лучше».

Готовясь как-то к очередному празднику, Юлия Владимировна просила опять Марию Петровну написать новые слова к имеющейся партитуре. Последняя никогда не отказывала никому ни в чем. И вот обе они уединились в большом зале Дома Евангелия.

Пустой зал, вмещавший в себя до 2,5 тысяч человек. Юлия Владимировна на платформе для хора сидит за роялью и наигрывает полюбившуюся ей мелодию, а Мария Петровна в рядах, слушая музыку, вдохновляется и в импровизации рождается новая песнь: «Какой небесный чудный свет».

В первый день Рождества 1922 г. было открытие Дома Евангелия. Само открытие относилось только к большому залу, в то время, как два нижних зала, «Голгофа» и «Вифания», и другие помещения — не были готовы. В этот день все члены общины Дома Евангелия и все друзья приглашались в обязательном порядке быть в Доме Евангелия, так как в этот день были собраны копилки, розданные всем желающим в феврале месяце того года. Мария Петровна рассказывала, как она сама старалась, чтобы в ее копилке было во что бы то ни стало если уже не больше всех, во всяком случае, быть в числе первых.

До Февральской революции семнадцатого года М.П. Мясоедова жила то в Петербурге, то в Торбино. Работала сестрой милосердия, труда для нее было немало, ведь шла Первая мировая война. С октября 1917 года Мясоедова гостила в Харькове, у знакомой филантропки Пономаревой, и на Кавказе. В двадцать четвертом приехала на новгородскую станцию Оксочи к сестре, задержалась у нее ненадолго, и в начале двадцать пятого года отправилась в Дом Евангелия в Петроград.

В послереволюционные годы, с 1924 по 1929 гг., Мария Петровна несла служение благовестницы: посещала общины, принимала участие в проповедях, в разрешении церковных вопросов и, возвратясь в Дом Евангелия, участвовала в жизни общины Дома Евангелия.

Брат С.В. Севастьянов вспоминает, что она, рассказывая о себе, говорила увлекательно, красочно и с юмором; букву «р» она не выговаривала. В одно утро Мария Петровна всех собравшихся на молитву крайне удивила и поразила. Ее комната была смежной со столовой, на молитву она приходила всегда вовремя. Так было и в то памятное утро. Она не успела войти, все ахнули! Мария Петровна была неузнаваема: обычно она всегда ходила с непокрытой головой, а тут все увидели разительную перемену: на ее голове как-то неумело завязана белая салфетка, а узла черных волос и в помине нет!
- Мария Петровна! Что с вами? Почему вид у вас сегодня небывалый? Где же ваша прическа?
- Мне вчера одна сестра сказала, что она соблазняется моей прической длинных волос, и я их обрезала и покрыла голову.
Соблазном служить она не хотела и легко рассталась со своими пышными волосами.

В 1927 году М.П. Мясоедова была избрана руководителем для работы среди сестер. Избрание проводилось на общем собрании сестер, и право выбора было предоставлено самим сестрам.

В июле двадцать седьмого Мария Петровна приехала в знакомый ей городок Новгородской губернии Старую Руссу, в котором у Мясоедовых было когда-то еще одно имение — из других, довольно многочисленных. Поселилась в небольшой комнате дома номер 85 по улице Маркса и вместе со старорусскими верующими принялась за работу Божию на милой сердцу отеческой земле. Она проповедовала и благовествовала без устали. Для прокорма подрабатывала: давала частные уроки иностранных языков. А еще участвовала в выпуске рукописного журнала общины «Первый луч», увидевшего свет в 1928 году.

11 апреля 1928-го началось время обысков, допросов, протоколов, очных ставок. Мария Мясоедова, Георгий Максютенко и Борис Павлов были арестованы. Обвиняли их в том, что они издавали «нелегальный баптистский рукописный журнал». На допросах Марию спрашивали, и она отвечала: «В общине баптистов я работала проповедницей и работаю до настоящего времени... Участвую в издании журнала, издаваемого под редакцией Максютенко кружком молодежи Старорусской общины».

Сложив звенья в цепь, следователь составил «Обвинительное заключение», которое начиналось так: «С конца 1924 года в Новгородский отдел ОГПУ стали поступать сведения о проповедниках-баптистах Павлове Борисе Николаевиче и Мясоедовой Марии Петровне в том, что они, кроме проповедования „Слова Божия", занимаются антисоветской деятельностью». Но вся «антисоветская деятельность» их сводилась в основном к выпуску рукописного издания.

Мария Петровна была вместе с пятью братьями сослана на три года в концентрационный лагерь Соловки, позднее – в Новгород и в леса Вологодской губернии. Целый ящик ее дневников попал в руки НКВД при аресте. Летом 1933 года она вернулась из ссылки. Появление ее в собрании вызвало у всех восторженный трепет. К этому времени «Дом Евангелия» был конфискован. А она, сияющая, радостная, не успевала отвечать на приветствия братьев и сестер, окруживших ее плотным кольцом по выходе из собрания. Вскоре Мария Петровна переехала в Вышний Волочек, где была небольшая община баптистов. Там она тоже нашла себе применение. Но 25 октября 1936 года в Вышнем Волочке арестовали 30 человек членов церкви, в их числе и Марию Петровну. В феврале 1937 года их судила «тройка». Всех братьев, и Марию Петровну, судили на пять лет лагерей строгого режима, молодых сестер и братьев — на три года лагерей.

В письме она пишет:

«Когда меня гнали на допрос, или вталкивали в вагон с решетками, или в тюрьму, вдруг будто шепот, — однажды так ясно: "Это Я, не бойся!" Вздрогнешь от радости, кровь прильет к сердцу, и разом как ни в чем не бывало, ничего не страшно».

В каких тюрьмах и лагерях она отбывала свой срок и получала ли новые сроки - неизвестно. Восемь тюрем, концентрационный трудовой лагерь Соловки, ссылка в леса Вологодской губернии и, наконец, в Сибирь, откуда давно могла бы возвратиться в Россию, но обстоятельства задержали. А тут война, и пришлось задержаться в Азиатской России. Скиталась по избам, где нянчила младенцев, стерегла огороды, имела собственный огород, отмеренный  сельсоветом, которым и питалась. Была при смерти и в первый раз в жизни слегла в больницу в Даупске и, наконец, в 1947 году каким-то образом, после всех скитаний по деревням Красноярского края, попадает она в дом инвалидов. Счастливая, радостная, с облегченным вздохом вошла она под своды дома-«убежища»! Наконец-то отпала забота о насущном куске хлеба, не надо больше скитаться в рваных резиновых ботах, в юбке из мешковины, не слышать упреков за неправильный уход за ребенком. Можно свободно и спокойно кушать приготовленные заботливыми руками горячий завтрак, обед и ужин, и иметь свою постель. А время-то было послевоенное, во всём недостаток.

Брат С.В. Севастьянов, знавший Марию Петровну по жизни еще в «Доме Евангелия», установил с ней переписку. Стал настоятельно советовать переехать в Ригу, где имелась возможность для устройства в Рижский дом инвалидов, где жили только верующие. Там она могла бы свободно посещать собрания, жить в кругу верующих. И вот что она ответила в письме в 1953 году:

«Дорогой брат, Степа! Я не могу уезжать из Тупика, не потому, что не имею права жить, где хочу. В этом отношении я вполне свободна, но Господь так неожиданно привел меня из "долины смертной тени", в смысле тяжелейших обстоятельств, больной... в этот дом для инвалидов, в год голода, так что здесь совсем не было так, как теперь, и все же мне показалось, что я попала на спасительный берег, так что я боюсь, следует ли хлопотать о перемене. Еще года три тому назад мне привезли путевку для перехода в индом в Ачинске, который повышенного типа. Я не решилась воспользоваться этим вниманием, Крайсобесам совсем не побоялась объяснить причину. А между тем в то время у нас было еще скудно и не устроено, не как в настоящее время. Все должно как-то само складываться по водительству свыше, что и Вы сами практикуете, выжидая дальнейшее. Конечно, мне было бы отраднее находиться среди драгоценных братьев и сестер, но перед отходом из мира приходится отрешиться от всего, что привязывает к земле. На крыльях неземных стремлений надо взлетать в мир бессмертия, совершив все земное в духе любви к людям, не только к своим верующим, но и к страждущим и обремененным мира сего, находящимся в беде, как тот человек, о котором сказал Христос в притче о милосердном самарянине, как пример о ближнем. Если бы вы здесь пожили, то удивились бы не меньше, как инвалидки-старушки чужды духу христианской любви друг к другу и к людям. Сварливы, завистливы, недоброжелательны, а любимое их выражение: "Бог смерти не посылает" — это когда что-нибудь заболит, а сами всегда требуют лечения и сердятся на медсестру, если не дает пилюль, таблеток, капель. Пищей недовольны, любят сплетни, а смерть не за горами. Она желаема лишь как освобождение от разных немощей. А где же жажда Бога? Желание света Христова? Читаю им Евангелие, разъясняю, но скоро все проходит, потухает. Семя падает на каменистую землю, а сколько желаний хорошо поесть, купить в лавке гостинцев, да и многие покупают «чекушку» и больше — пьяны. Вот она, невозрожденная природа!

Думается, не для того ли Христос Спаситель привел в эту среду тени смертной? Надо мне думать не о том, что мне отраднее, что мне хорошо, а о том, как до последней возможности открывать им Иисуса Христа, Сына Божия, Который их любит, как и меня, и умер за нас. Их так жаль подчас, когда прислушиваешься к их разговорам и ссорам.

Меня они всячески любят, и это заставляет меня вносить в их мрак хоть луч истины и молиться за них. Вот и боюсь уйти отсюда без особого указания свыше. Дорогих моих от всей души благодарю за заботу любви».

Без общения с верующими она не оставалась. В 1953 году ее посетила одна из ее по друг молодости А.Н. Страхова (рижанка). Часто посещали ее сестры из Енисейска, из Маклакова, со станции Мир. Бывала и среди братьев и сестер, когда позволяли обстоятельства, и даже проповедовала в поместной церкви, что приносило верующим ободрение. Так она пишет в письме:

«На Троицу была на ст. Мира среди братьев и проповедников и проповедовала четыре дня, хотя директор отпустил даже на неделю, несмотря на то что, конечно, догадался, ради какой цели приглашена туда. Меня каждое лето просили братья приехать к ним и навещали меня, и вот, наконец, удалось. А я думала, что моя "лебединая песня" была спета в Ачинске, дорогой сюда. После большого духовного подъема, под действием Благодати, — я весьма устала, точно меня избили ремнями (плоть немощна)».

Живя в коллективе интерната 14 лет, Мария Петровна всегда старалась принимать участие в любом труде, что было по ее силе. Несла она и общественные нагрузки: во время компании выборов — она агитатор и постоянный редактор стенной газеты интерната. Вот как она пишет:

«Например, меня никто не гонит на работу, как тут выражаются, но говорят многие из товарищей и даже из административных лиц, что с меня будет, но в то же время чувствуется во всей атмосфере и в укладе жизни нашей здесь, что надо работать до положения риз, слышишь вокруг себя критику: "Вот паразит!", или: "В столовую ходит, а от работы отказывается". Мне лично как-то в самом деле совестно есть, если на работе не была. Какое-то нравственное давление, если можно так выразить. Это трудно понять тем, кто не попал в такое течение. Есть, конечно, лодыри, но разве приятно быть в числе таковых? Но беда в том, что в самом деле не способных к труду смешивают с таковыми. Два и шесть десятых гектара картошки посадили почти все под лопату инвалиды, вольных почти не было, плуг достали под конец, а машину колхоз не одолжил. Вот и судите, как пришлось трудиться инвалидам. А сейчас идет копка картофеля. Тогда донимала мошкара, а теперь сыро и холодно, но все требует наших рук — заготовка дров, починка разного рода, включая обувь и одежды. Хорошо знают лишь одно место: "Кто не хочет трудиться, тот и не ешь". Мораль времени».

В январе 1956 г. Мария Петровна писала:

«Получила труд от Господа поухаживать за больными хроническими и в стационаре. Три раза в день ходить туда: завтрак, обед и ужин, — радость больных понятна, но дело трудное. Приходится иным просовывать пищу из ложки в рот пальцами, — паралич губ, но зубы еще жуют. Иным надо пальцем совать пищу в глотку — паралич рта, иным одной рукой держать голову, а другой совать ложку в рот. Это питание берет очень много времени, требует усилия, терпения и жалости. Я кормлю тех и других. Наши доктора удивляются, и на общем новогоднем собрании больница вынесла мне благодарность. Мой вид 84-летней старухи не соответствует такой работе, но: «Сила моя совершается в немощи». Эти божественные слова для них тайна.

Однажды я возвращалась после ужина из стационара. Свет погас, в потемках я сбилась с тропинки, провалилась в снег, встать мешают валенки, но внезапно какой-то человек заметил меня и помог выбраться. Везде око Господне над нами. Пс. 31:8».

А в мае того же года она писала:

«Я чуть не покинула земной мир. Зиму, часто сверх сил, проработала в стационаре при паралитиках, а четвертого апреля, вернувшись в палату, слегла. Грипп осложнился во всем организме, и я лишь в конце апреля могла встать, и хотя поправилась, но до того ослабла, что ровно ничего не могла делать. Во время болезни начальство ко мне было очень внимательно. Директор подарил 0,5 кг меда из своего пчельника, дал мне два матраца. Я упросила врачей не переводить меня в больницу. Благодаря нашим дорогим у меня были деньги, так что я заплатила одной из моих сопалатниц за уход, и она ухаживала за мной прекрасно! Я надеюсь, что узы земли не удержат меня, а в больнице такая мода, что уколами задерживают смерть, а мне было очень плохо. Господь судил иначе, да будет Его святая воля, но жить здесь становится все труднее для таких старых и различных калек, как мы, инвалиды, а начальству, пожалуй, и того хуже.

У нас была большая беда, но милосердием Божием она пока миновала, но борьба была огромная. Начались пожары. Причина неизвестна. На ночь нам не разрешали раздеваться, окапывали территорию. Крестьяне помогали. Как нарочно, ветер дул в нашу сторону. К тому же на третий день была ветреная буря, мы были в тумане от дыма, воздух пропитался гарью, стихийное бедствие ужасно!

Я думала, что наши труженики-атеисты не могут понять, когда Господь говорит в "тихом веянье", и равно не понимают, когда Он говорит "в огне и буре".

Сжалился Бог-Любовь над нашим муравейником, ветер затих, и вот уже второй день огонь в другом на-правлении, но мы все еще в тумане. Необходим дождь, а стоит засуха. Все наши строения ведь деревянные. Даже представить себе тяжело, что было бы, если бы загорелись постройки. Выносить паралитиков не хватило бы сиделок, выводить слепых не хватило бы служащих, калеки, припадочные, больные, как им было бы? Могла бы начаться паника, которой до сих пор не было, слава Богу!»

Заботясь о ней, братья просили быть откровенной, что ей лучше посылать, в чем нуждается. Она тут же ответила:

«Золотые мои! Спешу ответить — неужели я буду хапать? Я напишу вам, когда будет нужда. Все вы труженики, у вас дети, а я обеспечена! Я довольна и благодарна Отцу и удивляюсь и даже негодую, что столько бессознательных и неблагодарных инвалидов, которые только и знают, что ворчат на питание».

В январе 1958 г. Мария Петровна опять жалуется на свое бессилие, в палате холодно:

 «Ложку держу с трудом, пишу эти строки тоже с трудом и отдыхаю после двух-трех слов, и еле сжимаю перо. До чего я рада переводу, чтобы приобрести увеличительное стекло, слишком тяжело не иметь возможности читать Слово Божие».

Когда же ей прислали лупу, она радостно ответила:

«Что это за чудо! С неба упала лупа! Я глазам не верила, только и осталось, что благодарить со слезами Господа! Ведь вы вернули мне глаза! Раз я не могла читать Слово Божие — считала себя слепой. Пребываю в восторге, выразить его вам нет возможности. Меня — старуху под самый конец земного скитания так балуете! А у вас ведь семья, заботы свои. Я по опыту знаю, что значит положить заботы на Того, Кто печется о нас. Без Его помощи я не прожила бы мою жизнь такой, как она была, и сюда не попала бы.

Как-то нас посетило начальство из Собеса с вопросами: ну как поживаете? Я отвечала: спасибо, хорошо, ведь у меня нет того, что есть у вас. Он сделал удивленное лицо и посмотрел на меня как на не совсем нормальную, так как таковых у нас много. Я рассмеялась и сказала: у вас много забот, а у меня их нет. Если бы они все были больше Мария, чем Марфа, им было бы легче. Жаль мне и нашу администрацию.

Больше всего я думаю о смерти. Она меня не страшит в смысле перехода в иной мир, где все тот же Бог-Любовь, Отец Небесный и неизменное счастье наше — Сын Божий Иисус Христос, — но боюсь предсмертных страданий, когда физика терзает и мешает крыльям духа подниматься в Святое Святых».

В письмах за 1959 год она писала:

«Если бы вы знали, что за хаос у нас! Решили ремонтировать все палаты в обоих этажах, и это когда на дворе дожди без конца, холод, ветры, так что нельзя спасаться от всего, что делается. Нас перебрасывают из палаты в палату, с койки на койку, с этажа на другой. Мы слово селедки лежим возле друга, притом случайная соседка попадается ужасная. Не говорит, а только мычит, изо рта слюна течет, спотыкается на чужую постель, стучит ложкой по тарелке, а иная и того хуже, нельзя описать. Всякие немощи с их всевозможными проявлениями...

Хуже всего с вещами. Много воровок, не знаешь, где их сунуть. Милостью Божией у меня была возможность заплатить нянькам, которые обязаны перебрасывать всех с их вещами. От их действия много перепутано, теряется, а если кто даст денег, то это дело другое! Вот и спасибо дорогим детям Божиим! Мне совестно просить денег, но они очень нужны, немного, чтобы заплатить за стирку белья инвалидке, которая стирает тем, кто имеет личное белье».

 «Я провела после нашего хаоса с ремонтом, когда нас перетаскивали с места на место, целых две недели совершенно одна в моем углу в нашей палате. Меня вернули после перебросок, а моих сопалатниц отправили в третий корпус. Я лежала в моем углу одна, пока не высох пол. Печь не топили, холод был невообразимый. Няньки часто забывали приносить завтрак или обед, а в другие палаты уже водворили инвалидов.

Доктор предлагал временно положить меня в палату с людьми, но я не хотела, так как наконец-то было тихо, не орали люди, не играло плохое радио, не ослепляло единственный глаз электричество с потолка прямо против моей кровати. Можно было молиться, думать, жить духом. Однако плоть требует ухода — умываться, выливать, поправить постель. Вот благодаря Вам я могла нанять для личного ухода за мной девушку, что было так необходимо».

В марте 1960 г. Мария Петровна писала:

«Я живу с восьмью сопалатницами, из которых одна совершенно сумасшедшая, вторая доставленная сюда из дома умалишенных, лишь в одном отношении помешалась, остальные просто неграмотные из сибирских дальних деревушек царского режима, суеверные, неразвитые, к ним приходит массовичка читать детские сказки, которые они слушают с удовольствием, а если им читать нечто более полезное — они не слушают, шепчутся, даже уходят. Евангелие никакого действия на них не имеет».

Со своими родными связь Марии Петровны была потеряна. Еще в конце Первой мировой войны отец был репрессирован из-за предательства его родственника, жандармского полковника Мясоедова (он был казнен в царское время). Всё имущество отца было конфисковано и родных выслали в деревню. Печален был их конец. А Мария Петровна в свое время избрала «благую часть, которая не отнимется у нее». И не отнялась. Она произвела в свое время переоценку ценностей жизни. Она отвергла прелести земной жизни и пошла за Тем, Кто богат несравненно большим и непреходящим, вечным.

В последние два месяца 1960 г. письма от нее поступали реже, короткие, трудно разбираемые. Писала она эти письма, лежа в постели. Болей у нее не было — бессилие, слабость окончательно свалили и служили тормозом к какой-либо деятельности. В начале января 1961 г. поступило короткое, с трудом разбираемое письмо, а некоторое время спустя пришло открытое письмо, датированное 14 января 1961 г. Эта открытка — сплошные иероглифы, вкривь и вкось и буквы и слова.

Это было последнее письмо Марии Петровны, написанное ею за четыре дня до смерти. В конце января 1961 г. брату С.В. Севастьянову пришло короткое, лаконическое сообщение: «Сообщаю вам, что ваша сестра Мария Петровна Мясоедова умерла сегодня 18 января 1961 г. в три часа дня. Староста Богданенко». Она умерла в полном сознании. Покушала, пожала руку Шетининой Надежде Николаевне, она ее кормила и ухаживала за ней, тихо уснула и не проснулась. Похоронили ее на инвалидном кладбище. Приехали из Енисейска Щербинина Вера с матерью, а из Маклакова — не знали адреса, но Вера дала знать, и они приехали уже после похорон (Щербинина и другие сестры во Христе). Платье и все остальное к похоронам Мария Петровна приготовила заранее. Друзья ее обещали приехать весной и отделать ограду, поправить могилу, а староста - посадить на ней цветы.

Бог ждет меня в стране желанной,
Где нескончаемой хвалой,
Огнем святой любви палимы,
Трепещут в лучезарной мгле
И пламенеют херувимы...

Из поэмы «Пророк»

Дополнительные материалы:
Поэмы и стихи Мясоедовой М.П.
"Очерк жизни" - С.В. Севастьянов